Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовется, —
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать…

Федор Тютчев.

Эта ситуация меня всегда интересовала. Вот мы открываем рот, произносим слова… И куда они деваются-то? Исчезают, что ли? И как бы их и не было? Как-то не верилось никогда. Ну, должно же что-то случаться, пусть не сейчас, пусть когда-то, пусть не сразу. Должно! Откуда-то взялась эта уверенность. И это тоже непонятно: откуда?

Ну да ладно. Там вопрос тянет вопрос. Чем больше их задаешь — тем больше становится неопределенность: интонация имеет значение, близость к объекту, пол, возраст, интеллект, язык (вот я на русском, а если на украинском, к примеру?) и прочее. Да и какое слово вылетело — доброе? А если злое? И все это «тоннами» прет из людей, и ну бродить по свету… Может, лучше вообще помолчать?

Мы ехали с другом в машине. Я уже третьи сутки не ел, не пил, не спал, а только им и занимался. Практически таскал его на руках, успокаивал, разговаривал, ходил в магазин, готовил ему поесть, укладывал спать, выполнял его работу (мы были напарниками). Состояние у него было жалкое: полная депрессия, он мало тогда походил на того резкого и могучего дагестанца, которым был еще несколько дней назад. Я боялся оставить его одного хоть на минуту, вывез все колющие, режущие предметы из его дома, отобрал ключи от машины и от квартиры.

А что же случилось? Да вроде, не такое уж страшное — диагноз «рак почки». Эка невидаль! Ну не пристрелили же! А это могло каждый день случиться тогда, в «лихие девяностые». Но этот диагноз сломал моего друга через секунду после того, как врач его озвучил. И вот сейчас я вел машину и боковым зрением, в тревоге, постоянно контролировал того, кто сидел справа от меня. Тягостное зрелище. Мне стало тяжко. Я достал случайную кассету и вставил в магнитофон. Магнитофон запел голосом Олега Скобли. Звучала его песня «Лаврские колокола». Мой друг встрепенулся на переднем сидении, он внимательно слушал, взгляд приобрел осмысленность. Мне самому эта песня нравилась, но чтобы такое сильное впечатление произвести…

Мой друг заерзал на сидении, как-то резко собрался и как-то резко ожил прямо на глазах. Дослушал, кашлянул и хриплым голосом произнес:

— Про кого песня?

Я ему:

— Про Митрополита Санкт-Петербургского Иоанна (Снычева). Говорят, великий был человек.

Опять последовал вопрос:

— Кто поет, автор кто?

— Священник, духовное чадо Владыки.

— А где могила Митрополита?

— Да тут рядом, пять минут, в Лавре Александра Невского (мы были на Охте).

Он:

— Поехали.

Я молча развернул машину.

Непонятно, что случилось. Мы съездили на могилку Владыки. Друг долго стоял над ней, возложив цветы. Я терпеливо ждал. Потом зашли в собор и приложились к мощам святого великого князя Александра Невского. Через несколько дней друг покрестился, были на Литургии, после которой протоиерей Иоанн Миронов подарил причастнику икону Божией Матери Пантанассу, благословив на операцию. Говорят, эта икона помогает онкобольным. Потом уже окончательно воспрявший духом мой друг был прооперирован. Забыл о своей болячке, пережил лихие 90-е, что само по себе уже было почти чудом. И до сих пор жив.

Вот я и думаю: отошел ко Господу замечательный человек Митрополит Иоанн, по любви к нему появилась песня, которую случайно услышал в тяжкую минуту своей жизни мой друг. И жизнь его в одночасье резко поменялась. А всего лишь надо было услышать слово, просто слово, исходящее из любящих сердец. Или, думаете, тут случайность, а слова — всего лишь мычание безсмысленное?

Андрей Долинский, г. Брюссель, Бельгия.