Литургия без Причастия — это абсурд. Я помню те времена, когда служащие священники говорили: «Со страхом Божиим и верою приступите», выходили с Чашей и тут же заходили обратно, потому что причастников не было. И так было не только в том храме, где я пономарил, так было во всех храмах.

Причащались только в Великий пост, на Пасху или на Рождество. А на буднях или в обычное воскресенье причастников почти не было. Люди были отучены от Причастия.

Без причащения в Литургии смысла нет. Тогда нужно служить обедницу. У нас есть такой чин обедницы, где поются те же псалмы, антифоны, евангельские блаженства, тропари, только нет Евхаристии, то есть нет жертвы. Вот почитайте в Часослове, там есть час первый, час третий, час шестой, обедница, потом час девятый, вечерня. Если не хочешь причащаться — читай обедницу.

Там есть все, кроме Евхаристии. А раз Евхаристия есть, значит, есть призыв: «Приходите, приимите!» Это так же, как будто вы пришли в гости, вам хозяин накрыл стол и сам вам прислуживает. Он говорит: «Тебе что положить? Хочешь, положу тебе вот это. Это самое вкусное, что у меня есть, вот это тебе дам». Вы говорите: «Да нет, знаете, я не буду, нет, не буду».

Вот Христос у тебя спрашивает: «Что тебе положить?» Вы говорите: «Я не буду. Вообще я спешу. Можно я уйду?» — «Ну, ладно, уходи». Взял и ушел. Другой тоже говорит: «Можно я уйду?» Вот Он наготовил вам все, и Сам готов вам служить, а вы все боком, боком, боком, и порасходились.

Позовите кого-нибудь в гости, на день рождения к себе или к своему сыну. Накройте стол на 20 человек и позовите 20 человек, и представьте себе, что никто не пришел. Стол накрыт, все на столе есть, и никто не пришел. Что вам сделали? Вам плюнули в лицо, вас смертельно оскорбили. Вы можете разгневаться и сказать: «Больше в моем доме не будет и ноги тех, кого я позвал. А все, что я наготовил, мы раздадим, куда-то употребим, что-то оставим».

Вот так мы поступаем с Иисусом Христом. Он говорит: «Ешьте» — не едим. Причем получается ровно наоборот с тем, что было в раю. В раю Господь говорит: «Вот от этого дерева не ешьте», — взяли, съели. А тут говорит: «Ешьте!» — не едят. А почему не едят? Говорит: «Спасибо, я уже ел. Я уже когда-то ел, я уже причащался, так часто я не хочу». — «А еще почему?» — «Ну, я грешен». Как будто Господь зовет праведников.

Он же говорит: «Ешьте это во оставление грехов». Так же сказано? «Приимите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое во оставление грехов». То есть это таинственная пища, которую грешники едят, чтобы избавиться от грехов. А люди говорят: «Да я такой грешный, я не могу».
Турок, послушай, что говорится! Грешник и должен это есть, чтобы избавиться от грехов. Один говорит: «Я уже поел». Другой говорит: «Я спешу». Третий говорит: «Не хочу. Я чего-то не в настроении». Четвертый говорит: «Я очень грешный».

Что это за дурость? Что это такое? То, что Бог говорит: «Не делайте», — делают, а то, что Он говорит: «Делайте», — не делают. Ну, как это так? Поэтому, конечно, здесь настоящая беда, просто настоящая беда. Поэтому народ не знает христианства, не знает Евангелия. Евангелие ведь живет на Литургии.

Вы когда-нибудь задумывались над тем, как по-разному звучат слова Евангелия, когда вы читаете их сами, и когда вы слышите их на Литургии? Это же совершенно разная книга. И непонятно, читал я это или не читал. Вдруг услышишь, что слова прямо как гром над тобой гремят, и думаешь: «Ох, ничего ж себе!»

Как Соломон говорит: «Слова мудрых — это как крепкие иглы, как крепко вбитые гвозди, и составители их от единого пастыря». Словно игла зашла в тебя, и уже ее не вытащишь, как гвоздь забитый — слово, на Литургии услышанное.

На Литургии живет все церковное искусство. Икона без Литургии — не икона, это просто музейный экспонат. Песнопения церковные без Литургии, без храма — это… Вот некоторые поют на сценах разных театров, и их выступление объявляют: «Рахманинов, Литургия», или «Чайковский, Херувимская», — и они поют эту Литургию. Ну, есть такое.

Что же ты поймешь из Херувимской на сцене театра? Ничего. Если Дары не выносят, поминание не совершается. Херувимская на сцене — это обед по телефону. Это ненастоящее. Херувимская живет только в церкви. В церкви живет колокольный звон, горящая свеча, святая икона, в церкви читается Святое Евангелие, в церкви звучит церковное песнопение.

Разобранное по частям не живет. Литургия есть — все живет, а разобрали — ничего не живет. Поэтому, конечно, нам нужно услышать призыв ко Причастию. Нужно обязательно есть то, что приказал Бог. Господь Сам говорит: «Ешьте. Ну, ешьте, Я же прошу, ешьте». Нет, не хотят.

А дальше что? А дальше Евангелие прямо говорит: «Разгневался владыка дома. Ни один из мужей этих званных не вкусит моей вечери». Все. Потом что будет? Потом будут причащаться китайцы, а русские умрут. Индусы будут причащаться, а русские исчезнут, потому что не хотят есть то, что Бог приказал.

Господь говорит: «Берите, Себя вам даю». Он не приготовил вам ананасы, шампанское, курицу гриль в маринаде. «Себя даю вам есть. Забудьте про все. Я Сам Себя на части дроблю. Ешьте, ешьте». Нет, не хотят. Понапридумывали себе какие-то оправдания: «я грешник», «я устал», «я уже ел, я сыт, спасибо», «я спешу», и все ушли. Плюнули Иисусу Христу в лицо в очередной раз.

Римские солдаты уже плевали Христу в лицо, били Его по ушам и по щекам. Говорили: «А ну-ка, угадай, Христос, кто тебя ударил». Становились на колени перед ним, говорили: «Радуйся, царь иудейский», — и плевали в него, и били палкой по голове. Вот опять плюют, потому что не нужен Христос людям. Понапридумывали себе какую-то ложную святость, и Христос не нужен. Вот такая беда.

Есть в «Древнем Патерике» такой случай. Дети играли в литургию. Вообще маленькие дети играют в то, во что играют взрослые. Они повязали себе какую-то детскую простыню, как фелонь, какую-то кружку навязали на полотенце, как кадило. Один, как дьякон, говорит: «Господу помолимся!» — другой что-то читает. Собралась куча детей, служат литургию. Какой-то батюшка или монах наблюдал за этим.

Раньше все молитвы читали вслух, и дети все это слышали. И, в конце концов, они раз слышали, два слышали, 120 раз слышали и на 121-й раз запомнили. Они помнили эти молитвы, вот они их читали, читали. И потом мальчишка, который изображал священника, начал читать Евхаристический канон.

И вдруг на этих словах, которые он произнес, с неба упал огонь, когда он начал призывать Духа Святого: «Да будет вот этот хлеб — Тело Твое, а это…» Огонь с неба пожрал всю эту песочницу. Дети в ужасе разбежались в разные стороны. Монах, ужаснувшись, сказал: «Какие великие слова мы читаем! Что мы говорим вообще!» Это выше всякого огня.

Дети могли тогда повторить слова Литургии, потому что они все это слышали и видели. Наши дети не могут играть в Литургию, они ее не видят, не понимают. Есть те, которые видят, но не понимают, они ее не знают просто.

Не знают чинопоследования Литургии и взрослые: «А зачем свечу вынесли? А почему с Евангелием идут? А почему то, а почему это?» Это же все очень интересно, нужно понимать службу, почему сейчас закрыли Врата, и почему сейчас открыли Врата. Тогда для тебя служба будет как пир, как радость, как бал. Люди бежали бы на службу, спрашивая: «Ну, когда будет служба?»

Отец Александр Шмеман в своих дневниках писал: «Сегодня суббота, завтра будет Литургия. Какой восторг! Завтра я наконец буду служить Литургию. Слава тебе, Господи! Ой, как хорошо! Какое чудо!»

Нужно для себя поставить в центр Христа. Ты зачем идешь в храм святой? Просто потому, что так надо? Нет, ты идешь к Иисусу Христу. Вот закрылись Царские врата, значит, Он там лежит в гробу, мертвый. Открылись Врата — Он живой вышел из гроба, как жених из чертога. Вот Чашу вынесли — это Он к тебе вышел.

Если брать эту символику Литургии, это же смерть Христа, воскресение Христа, причастие Христу. Если людям это будет безразлично, то все, тогда их просто не будет. Исчезнет народ, и это будет правильно. То есть безбожник должен исчезнуть, и он исчезнет, и это будет правильно. Не должно быть безбожнику хорошо. «Безбожие» и «хорошо» вместе не живут. Как вода с кислотой, они шипят и разлетаются в разные стороны.

Поэтому, кто хочет жить, вспомни Бога. Говорится же: «Взыщите Бога, и жива будет душа ваша». Ну, а где Он еще? Вот Он, пожалуйста, за нас ломимый, за нас изливаемый.

Протоиерей Андрей Ткачев